 Личности с пограничным расстройством (ПРЛ) крайне чувствительны и нестабильны в эмоциональных проявлениях. Друзья, коллеги, родственники, супруги зачастую не могут понять мгновенные перемены в настроении такого человека от одного незначительного слова.
Метафора ощущения ПРЛ — это жизнь «без кожи», когда по сути для другого безобидное высказывание попадает на оголенный нерв и вызывает приступ ярости или обиды.
Детство человека с ПРЛ — это череда эмоционального насилия, покиданий и обесценивания. Окружение, которое обязано было обеспечивать безопасность, способствовало лишь разрушению. Такой ребенок мало того, что затоплен страхом беспомощности, который по мере взросления маскируется агрессией или бесчувственностью, так еще и пребывает в постоянной боеготовности ко внешней атаке.
Другая проблема — это очень низкий уровень идентичности. Личности с ПРЛ очень скудно чувствуют свои особенности, не могут даже элементарными словами себя охарактеризовать, как и понять свои реакции. Поэтому взаимоотношения, итак нестабильные, выстраиваются через примеривание «масок».
Это не манипуляция, а действительтно глубокое бессознательное желание нащупать собственное Я, чтобы стабилизироваться. Так, с партнером, который, например, мягкий, человек с ПРЛ будет ласковым и податливым, а с другим четким и напористым он станет играть в уверенность, с третьим сексуально ориентированным он превратится в развратного самца. Меняющиеся идентичности только спутывают и вызывают еще большее непонимание собственного Я, депрессию и ненависть к себе. Люди с ПРЛ очень любят слушать информацию о себе и при этом не способны ее интегрировать и впитать.
Поэтому они крайне падки на экстрасенсов, гадалок, кармоведов, астрологов и иных спецов, пророчащих судьбу и гарантирующих светлую жизнь без опоры на собственную личность. Падки они в отношениях и на тех, кто красиво и интересно говорит.
Складный трындеж ассоциируется с внутренней уверенностью другого, которая позволяет и не предъявлять в контакте себя, и сулит как будто бы наполнение для человека с ПРЛ, воспринимающего себя пустым. Но подобное притягивает подобное и на внешнем уровне говорливый партнер зачастую оказывается также неспособным к глубокому и стабильному общению.
Удовольствия из-за этой опустошенности могут быть исключительно пиковыми. Если роман, то с раздирающей страстью, если еда, то до отвала желудка. Остальное кажется пресным и пустым. Драйв, экстрим, по краю. Причем все пики быстро приедаются и человеку требуется новая изощренная доза наркотического оживления. В ровные периоды личности с ПРЛ впадают в дичайшую тоску.
Отношения поддерживаются через расщепление — идеализацию или мгновенное обесценивание. Эта ранняя по возрасту защита призвана сохранить «хорошее» в матери, а потом уже и в другом, ведь психика личности с ПРЛ не способна удерживать разность проявлений сильных и слабых сторон в партнере. Образ идеального спутника разрушается в секунду от крайне слабого отхода от картинки.
Логически вернуться в норму не выходит; эмоции зашкаливают и разрушают доверие к близкому человеку. Романы крайне краткосрочны, они длятся пока есть драйв. У меня есть интуитивная реакция на расщепление (помимо логического понимания механизма) — это напряжение в грудной клетке, когда клиент хвалит процесс и демонстрирует благодарность.
Это не так, что не верю, скорей не принимаю. Бывает, что весь сеанс проходит в восхвалении, а это верный признак некой агрессии, которую человек как может подавляет, чтобы не разрушить ею терапевтичекую связь. Когда же давления внутри нет, то для меня это маркер взаимодействия, когда в зоне контакта присутствуют как удовлетворения, так и выдерживание недовольства мной как неидеальной личности.
Ощущение внутренней пустоты и заброшенности заполняются бесконечными наркотиками, хаотичным сексом, алкоголем. Оставаться в одиночестве даже на сутки невыносимо, поэтому здесь работает принцип «рядом лишь бы кто». Учивая неспособность себя слышать, человек с ПРЛ впадет во все тяжкие, отреагировав, например, на отъезд терапевта, даже этого не понимая, в то время как стабильный клиент почувствует, что скучает или злится от временного перерыва.
Уехав в отпуск в первые месяцы терапии, личность с ПРЛ в работу возвращается редко. Я поднимаю тему отъездов за месяц-полтора и все последующие сеансы уходят на прорабатывание эмоциональной реакции на «покидание», которая очень жестко отрицается: несмотря на острую потребность в стабильности человек с ПРЛ, которого в детстве унижали и покидали, стыдится своей нужды в близости, воспринимая ее как слабость, а терапевта как высокомерного равнодушного манипулятора. Клиенту будет проще разрушить терапевта, нежели признать его ценность.
Суицид для таких людей типичен. Он не связан с чувством невыносимости, а призван скорей подарить «новую жизнь», переиграть то, что происходит сейчас. Самоповреждения (например, прижигание себя сигаретами, переедание, анорексия) — это способы оживления, они помогают почувствовать хоть что-то настоящее, встретиться с ощущением тела и себя. Обычно я заключаю вербальный контракт, прошу клиента с ПРЛ не убивать себя пока мы работаем, поскольку «смерть» уже есть у каждого, а вот «жизнь» еще можно получить.
Тем более, что раз клиент пережил детство и отрочество, то внутренний ресурс у него точно присутствует.
На терапии человек с ПРЛ начинает регистрировать свои реакции лишь спустя полгода встреч два раза в неделю и то если он не покинет ее раньше, не будучи способным удерживать внутри себя отношения и контакт. Людей сдувает любая ситуация извне, манящая краткосрочным удовольствием.
Эта саморегистрация импульсов не приводит к прекращению срывов и острых чувств. Однако она является первым шагом к пониманию себя. Еще примерно год уходит на отработку агрессии, которая льется как вода из дырявого бидона.
Боль, боль, боль на все «не то» в терапевте затапливает сеансы, переплетаясь со страхом эти отношения потерять, разрушить. «Не тем» становятся не только объективные косяки, а сопереживание (равно непрофессионализм, финансовая корысть или льстение, чтобы подмазать и втереться в доверие), спокойствие (равнодушный), стиль одежды (старая дева или развратница, плюющая на социальные нормы).
Каждая мимическая реакция либо обесценивается, либо интерпретируется как равнодушие. Очень много раздражения связано с жалобами на то, что ничего не меняется, при том, что человек не берет за себя ответственность и ждет чуда извне, что есть проявление глубинного стыда за себя.
Да и слово ответственность тождественно вине («раз я не могу регулировать жизнь, то слабак»). Еще годик-полтора нужны для стабилизации внутренней связи «терапевт-клиент», укреплению способности выдерживать внешний мир. Кожа немного нарастает, а пустоты заполняются чувством себя. Что не является гарантом стабильной жизни, но привносит колоссальную способность ориентироваться в реальности, не срываясь до дна.
Этот трехлетний путь (я сформировала его сама, каждый специалист строит работу по-своему) проходят не все, как и не все терапевты выдерживают сами. Но итого, даже краткосрочное, всегда окупается. Как минимум тем, что человек перестает видеть в окружающей реальности продолжение родительского дома.
А это уже базовая способность разделять свою реакцию и внешний стимул. Далее уже можно переходить на раз в неделю для поддержки, поскольку таким людям все же требуется внешняя рациональная стабильная фигура для баланса. Нужно понимать расклад: чудес извне не бывает.
Звучит крайне просто, на деле же очень запутанная и мучительная, кропотливая работа, кою, положа руку на сердце, я очень ценю и уважаю.
|
